«Знают ли норвежцы Тургенева?» - спросила меня коллега из МГУ.
Большая часть произведений Тургенева переведена на норвежский. Кнут Кнаусгор (Knut Ove Knausgaard), современный норвежский писатель, ездил даже в родовое имение Тургенева, в Спасское-Лутовиново в Орловской области. Правда, был он там по заданию американской The New Times Magazine, и не только там и не только из-за Тургенева. Напечатанные в The New Times Magazine путевые заметки перевела и перепечатала норвежская газета «Klassekampen». В этих заметках Кнаусгор вспоминает «Записки охотника» и говорит о них, что тут нет ни глубокого до жестокости психологизма Достоевского, ни эпической сложности Толстого с его зарисовками целого общества, а просто есть бродящий по лесу с ружьём человек, вступающий в беседу с попадающимися ему на пути, и все. И тем не менее, продолжает писатель, эта книга вошла в сокровищницу мировой литературы. А это потому, что Тургенев так близок к описываемому им миру, к русскому обществу 1840-х. Его характеры не ведут ни к чему вне себя самих, сами они не являются частью какой-то большой последовательности событий, они остаются посторонними всему – всему, кроме особого места и времени. А ведь именно отсюда начинается познание мира.
На заседание клуба «Самовар» по случаю двухсотлетия И.С. Тургенева пришли три студента.
Готовясь к их приходу, я накрыла стол белой скатертью, поставила в середине его маленький круглый торт из белого шоколада с украшениями из ягод малины и засохших листьев розы, купленный в кафе-брассри «Паскаль», славящемся не только своей французской кухней, но и тем, что его посетил Билл Клинтон во время своего визита в Осло, будучи президентом США. Последнее обстоятельство не имело значения при выборе места покупки. Французский стиль кондитерских изделий, вот что решило дело: Тургенев так много лет жизни отдал Франции, что ее вкус должен был ощущаться в юбилейных торжествах, устраиваемых нашим школьным клубом.
Для чая я поставила красные в белый горошек чашки, купленные в прошлом веке на базаре в Геническе. Из шести осталось три. На четвертое блюдце я поставила чашку, принесенную моей студенткой для спектакля по Булгаковскому «Багровому острову», который я ставила на масленицу в 2017 году и где по ходу пьесы эта самая студентка должна была разбить чашку. Она принесла тогда две: одну для репетиции и одну для спектакля. Разбита была одна. Вторая осталась в школе. Вот эту самую маленькую прозрачную чашку с черной ручкой я и поставила на красное блюдце в белый горошек. На столе получился небольшой монтаж из географических символов. Франция была представлена изысканным тортом, Россия – лишившемся в жизненных перипетиях частей симпатичным чайным комплектом, купленным в таком месте, которое в прошлом столетии от нее отбилось. Норвегия же символизировалась чашкой, заполнившей образовавшийся в чайном сервизе пробел.
Я довольно много времени провозилась с кинокамерой, пытаясь найти такое место, из которого в кадр должны были попасть все сидящие за столом, и желательно не со спины, добиться чего было довольно сложно, учитывая, что стол был круглым. Тем не менее мне это удалось благодаря тому, что не все стулья предполагались быть занятыми. Я так хорошо все настроила, что не вспомнила больше о кинокамере ни разу за целый вечер, и она так и простояла в своем углу невключенной.
Первым пришел Андреас. Он пришел, как мы и договорились, за час до начала, чтобы отрепетировать два диалога, которые мы с ним должны были прочесть по-русски в том месте моего норвежского рассказа, где я говорю об «Отцах и детях».
Мой план был такой: биография в общих чертах, чуточку о «Записках охотника», поподробнее об «Отцах и детях» и в конце про стихотворения в прозе. «Отцы и дети» иллюстрировались тремя диалогами оттуда, стихотворения в прозе – великим и могучим.
Я просила Андреаса прочесть весь роман на каком угодно языке, чтобы познакомиться с содержанием. Читал он на двух языках одновременно: на русском и на английском. Однако весь роман не осилил: «Слишком много непонятных слов». Но посмотрел в британской энциклопедии, что там написано о Базарове, реплики которого должен был читать. О Базарове британцы сообщали, что он некрасив, груб, саркастичен и резок. Я соображала: где ж это у Тургенева написано про некрасивость? Полистала текст. Ничего, кроме длинного и худого лица с широким лбом, темно-белокурых длинных и густых волос, больших зеленоватых глаз и спокойной улыбки не обнаружила. В глазах автора статьи в британской энциклопедии обладатель подобных черт, очевидно, некрасив.
В первом диалоге с Одинцовой Базаров объясняет, что не видит толку в наличии художественного смысла, а на ее слова, что он нужен хотя бы на то, чтобы можно было понимать других людей, возражает, что все люди одинаковы, как физически, так и нравственно, а плохие и злые появляются от плохого устройства общества, и что если общество устроить правильно, то будет равно, глуп человек или умен. Одинцова не без сарказма подводит итог его рассуждению: «у всех будет одна и та же селезенка».
Во втором диалоге, который мы с Андреасом читали на вечере, Базаров вынуждает Одинцову выказать несколько свои чувства, сообщая ей, что должен уехать. Она искренно хочет его удержать, но он не меняет своего решения и на ее слова о том, что она будет скучать, отвечает, что скучать по нем не нужно, что он человек «положительный и неинтересный» и «говорить не умеет». В этих его словах сквозит горечь, разочарование и даже злость, но злость эта вовсе не того качества, которую накануне он предлагал исправить переустройством общества.
Третий диалог из романа был совсем коротеньким, я его дала студентам из начальных групп. Это диалог Аркадия и его родственника в губернском городе. Роль Аркадия читала Александра из Любляны, которая ходит в начинающую группу, но, благодаря своим словенским корням, понимает больше других и даже читает дома «Тараса Бульбу» по-русски. Её первая реплика была такой: «Вы будете на этом бале?» В слове «будете» Саша сделала ударение на втором слоге, а мягкие «д» и «т» были произнесены по-балкански очаровательно полумягко. Повидимому, именно так они должны были бы произноситься в древнерусском. Роль родственника, Матвея Ильича Калязина, который послал письмо отцу Аркадия Николаю Петровичу и пригласил его с семейством в губернский город, куда приехал для совершения ревизии, читал Лассе из чуть более продвинутой группы А1-3. Про Матвея Ильича Калязина в романе говорится, что он «вышел в тузы» и стал тайным советником (уровень генерала). Павел Петрович Кирсанов, который «не был рожден романтиком» и позволял себе отзываться о людях с изящно упакованной издевкой à la française, заметил: «Mathieu хочет показаться нам во всей своей славе». И попал в яблочко: на вопрос Аркадия, будет ли Калязин на бале у губернатора, он отвечает, что бал дается для него.
Лассе готовился к юбилейному вечеру и дочитал «Отцов и детей» до середины. Роман ему нравится. Но есть трудность: ему не так легко отличать сюжетные ходы и имена героев в одном романе от ходов и имен в других, которых он читал довольно много, и Тургенева, и Достоевского, и других авторов того времени – так там похоже все это. Когда же я в ходе своего рассказа упомянула, что Достоевский оценил Базарова наиболее приемлемым для Тургенева образом, говоря о нем как о симпатичном персонаже, Лассе сказал: «Я не могу согласиться, что Базаров симпатичен. Он принципиален, – сказал Лассе, – но непоследователен. Мне претит его высказывание, где он прямо говорит о том, что мнения женщин не ставит ни во что». Судя по тому, что я заметила в романе, ответила я Лассе на его реплику, Базаров, независимо от того, женщине ли, мужчине ли принадлежит то или иное мнение, относится к ним так, как они того заслуживают в его глазах. Женщина Кукшина и мужчина Ситников равно не в состоянии вызвать интерес Базарова. С Одинцовой же он разговаривает на равных, ни одно ее мнение не оставляет без серьезного и честного ответа. О презрении со стороны Базарова говорится только в одном месте, и оно не относится к женщине. Презрительная усмешка появляется у Базарова на губах, когда он отвечает на вопрос дяди Аркадия, Павла Петровича Кирсанова, об искусстве, и усмешка эта, и это презрение направлены более на слово «искусство», чем на Павла Петровича.
Мир романа уютен и мил. С его обитателями приятно и хорошо. Они не тратят энергию на то, чтобы насолить ближнему, построить ловушку, подставить ножку. Они могут не соглашаться друг с другом, но они все честны и благородны в своих мыслях и поступках и не стыдятся этого, не пытаются объяснить свое благородство какими-нибудь неблагородными мотивами. И только Базарову неловко от собственной хорошести, и в других он ее не жалует. Заметя, что отец Аркадия читает Пушкина и играет на виолончели, Базаров советует дать ему книгу Бюхнера «Stoff und Kraft». Во время написания «Отцов и детей» книга эта была новинкой, читать ее надо было по-немецки, но позже она была переведена на русский, выдержала 17 изданий до 1907, и сейчас ее легко найти в Интернете. Автор, Людвиг Бюхнер в коротких эссе о законах природы, о морали, о божественной идее и обо многом другом, гворит и о том, что умозрительные построения прежних натурфилофофов привели только к насмешкам над их создателями, а надо исходить их фактов. И сколько же раз в истории эта идея практики без болтовни вдохновляла революционеров и приводила к гонениям и даже искоренению тех, кого считали бесполезными говорунами, белоручками, которых упрекали в роскошествах и ничегонеделании.
Рассказав о разных биографических моментах, об «Отцах и детях», о Полине Виардо, я немножко поговорила и о стихотворениях в прозе. Ну и, конечно, о том из них, что про русский язык, без которого можно бы было легко впасть в отчаяние, находясь в прекрасном далеке и глядя на то, «что совершается дома». Стихотворение прочла Яннике. Я не скрыла от своих студентов, что это стихотворение все дети учат в школе, а также и то, что я не помню ни одного случая из жизни, когда про великий и могучий упоминалось бы без иронии. Судьба почти всего возвышенного и патетического? Во всяком случае вполне в базаровском духе.
Вечер всем понравился. Торт тоже понравился.
На следующий день после этого вечера я стала активно слушать на YouTube Тургенева. За несколько дней я прослушала «Часы», «Клару Милич», «Три портрета», «Сон», «Рассказ о.Алексея» и всё мне мало. Затягивает. Интересно, одну ли меня?